– Не твоё дело! – выпалив это, Ира тут же закусила губу. А я подумал, что Самойлова за десять дней моего отъезда отработала этот жест просто до совершенства. А ещё я подумал, что Ира вообще никогда не кричала, кроме двух случаев: когда была со мной – и когда была со мной в постели.
– Ир, не кричи, а то мы соседей поднимем, – задушевно посоветовал я. Ответом мне послужил яростный взгляд «волчьих» глаз:
– Оставь ключи и выметайся.
– Ключи я тебе не отдам. Это, во-первых, ...
– Ах ты…
– А во-вторых, ты хоть знаешь, почему я тебя тогда бросил?
– Я что, твоих объяснений прошу? – зашипела Ира.
– Не просишь, – согласился я, – но ведь однажды просила?
– Проваливай!
– Ир, когда ты пришла к Фадееву «спасать» меня, ты фактически нанесла мне удар в спину. И я понял, как ты можешь из-за меня подставиться. В моей работе это недопустимо, и таким отношениям места нет. В этом смысле я никогда не изменюсь. Во всех остальных случаях я – клянусь тебе! – буду под тебя подстраиваться.
– Потрясающе... Нет, это просто поразительно!.. Так, ты всё сказал?
– Да. Нет... Ир, я ещё не знаю.
– Слушай, ты издеваешься надо мной, что ли? – окончательно разъярилась Ира. – Нет, ну как тебе вообще в голову взбрело вот так заявиться ко мне, посреди ночи, да ещё после того, что ты мне сказал и сделал? Или ты думал, что я тут сижу и с ума по тебе схожу? И что ты можешь вот так вот запросто открывать и закрывать мою дверь, пользуясь моими же ключами? Так по-твоему, да?.. – Ира ненавидящим взглядом скользнула по моему лицу, подбирая слова, чтобы выставить меня вон. Чтобы дать мне такой пинок под зад, который бы разом вышиб из меня и дух, и гордыню. И у Самойловой точно бы всё получилось, если б она не опоздала дней так на десять. Потому что с того самого дня ни гордости, ни гордыни у меня, похоже, уже не было.
– Ир, – не двигаясь, по-новому начал свои увещевания я. – Пожалуйста, прости меня за вторжение. Просто ты не брала трубку... Ир, ну дай ты мне шанс всё объяснить. – Я подумал и улыбнулся. У меня был один аргумент и семь доказательств. – Ты хоть знаешь, сколько времени я тебя забывал?
Самойлова прищурилась.
– Ага, сейчас догадаюсь, – едко сообщила она. – Наверное, две минуты?
– Не угадала, – я сунул руку в карман брюк. – Я забывал тебя ровно шесть лет. Вот тебе истина. – И я выложил перед ней на стол шесть пуговиц, вырванные с её рубашки. – Это тебе за все мои годы без тебя. А вот эта, – и тут в ход пошла седьмая пуговица, вырванная с мясом, – эта – судя по тому, что сейчас происходит – за мой новый, две тысячи шестнадцатый год. Забирай. Все семь твои.
– Обоже, как умилительно-то... Исаев, надо же, ты их все сохранил... Я сейчас прямо расплачусь. Ты у нас мизогин-романтик, да? – не замедлила с колким ответом Ира. Я пропустил её насмешку мимо ушей, хотя мне пнуть её диван захотелось.
– Я ещё какой романтик, – вместо этого кивнул я, – но это всего лишь моя проблема, не так ли?
«Оставь меня в покое», – ответили мне её глаза.
– Убирайся, – очень тихо сказала Ира.
Я поймал её взгляд. Не прочитав там ни одного тёплого чувства, перевёл глаза на её словно замерзшие губы, скулы цвета снега и её хрупкие пальцы, точно отлитые изо льда. Мне бы развернуться и оставить её в покое. Но проблема была в том, что я жить без неё не мог.
– Ира, почему так? – искренне, честно, уже без клоунских улыбок спросил я. – Объясни, что ты пытаешься мне сказать? Я не понимаю.
– Вот как? – переспросила Ира. – Хорошо, я тебе объясню – так, чтобы ты всё понял. – Скрестив руки на груди, Самойлова шагнула ко мне. – Я боюсь того, что ты можешь со мной сделать.
– Я когда тебя трогал? – возмутился я.
– Ага, только попробуй!
– Тогда обвинение не принимается. – Я снял куртку. Перехватив встревоженный взгляд Красной Шапочки, пожал плечами: – Прости, но у тебя жарко... Так, продолжай. На чём мы остановились?
И вот тут Ира встала вплотную ко мне, и я понял: она скажет правду.
– Я боюсь того, что я чувствую к тебе! – закричала она. – Это тебе понятно?
– Понятно. А – почему боишься? – Я не повысил голоса.
– Почему? Да потому, что ты у нас вообще ничего не боишься! Ты словно робот, а не человек. Ты же напрочь лишён эмоций…. – Самойлова захлебнулась словами, а я застыл. – Всё, что у тебя в активе, Андрей, это только твоё остроумие и холодный, выверенный, идеальный расчёт. Ты же всё наперёд продумываешь. Я-то думала, что ты стал таким из-за меня. – Ира взмахнула ресницами, рассмеялась коротко и зло. – Но я ошибалась. Ты всегда был таким, –устало сказала она. – Ты же ничего не чувствуешь. Даже сейчас мне с тобой холодно… Потому что даже сейчас ты стоишь, как памятник собственному величию и смотришь на меня с этой своей знающей ухмылочкой… Но я больше не позволю тебе убивать меня – я не дам тебе повод уничтожить меня, как ты это умеешь... Вот поэтому и убирайся отсюда, и больше никогда не приходи ко мне, – услышал я хриплый, полный слёз, голос.
Вот тогда-то я осознал, что же я наделал. Ира в первый раз сама отступалась от меня. Она сама уходила. Её любовь почти умерла, а ненависть почти победила. И это сделали мои недосказанность и молчаливая ложь. Моё желание скрыть истину привело меня к тому, что сейчас я оказывался в нелепой роли актёра, который играет только для себя самого, стоя на пустой сцене. И я понял, что, как бы я не лгал, не юлил и не изворачивался, но последней правды мне избежать не удастся, если я хочу вернуть её.